Путь восхождения

В качестве основной идеи христианства идею роста Толстой утвердил лишь к началу 90-х годов, но в сознании его она была всегда. В восходящем человеке сразу же все дано и только проявляется на Пути жизни. Не надо думать, что идеи последующих периодов жизни Льва Николаевича вырастали из предыдущих или были открыты им заново. Тут совершенно иной процесс постижения истины, при котором лишь меняется расстановка идей и представлений в центре и по периферии общей картины, раз данной (заданной) и только верно или неверно освещенной. Задача тут:

правильно установить картину к свету, одно, ранее высветленное, затемнить, другое, ранее темное, осветить, а не затушевывать или рисовать новое.

Все 80-е годы Толстой искал смысловой центр своего учения, перемещавшийся с изменением его взгляда на цель, на значение и жизнь человека. Так дети собирают картинку, по частям нанесенную на стороны кубиков: удалось сначала сложить два кубика, и в полученном частичном изображении они видят смысл и центр всей картины;

кажется, что теперь остальные части картинки лишь приложатся к собранному, но тогда, когда удается собрать еще два кубика, представление об общей картине и центр ее меняется. Но и они, в свою очередь, еще будут меняться, и так до тех пор, пока не сложены все кубики, при собирании которых переставляются смысловые ударения, но ничего из прежде узнанного не отменяется, а входит на свое место в общую картину. «Все открывается, пока живешь, как будто все выше равномерно подвигаешься по равным ступеням...» — так в последние годы жизни суммировал Толстой свое понимание процесса познания истины на Пути жизни.

Всегда можно указать на центр учения Толстого в то или иное время его жизни, но не расставить на свои места другие, иногда крайне важные и перспективные аспекты его жизнепонимания. Другая сложность изучения Пути Толстого состоит в отсутствии ясных критериев различения ступеней этого пути, изменений направления течений в сознании жизни Льва Николаевича. Из такого затруднения нас выводит сам Толстой.

«Мне очень приятно видеть ваш энтузиазм и живую надежду на скорое торжество истины, — пишет Толстой в 1902 году Г. Шопову, — но, пройдя уже тот путь, который вы проходите, мне хочется сказать вам о тех опасностях, которые встречаются на этом пути. Я, по крайней мере, с тех пор, как родился к истинной жизни, перешел следующие ступени:

1) восторг познания истины;

2) желание и надежда осуществить ее сейчас;

3) разочарование в возможности быстрого осуществления истины во внешнем мире и надежда осуществить ее в себе, в своей жизни;

4) разочарование в возможности осуществления ее даже в своей жизни;

5) попытки примирения истины с мирской жизнью, компромиссы;

6) отвращение перед компромиссами и отчаяние или хотя бы сомнение в истинности учения, и, наконец,

7) сознание того, что ты не призван изменить мир во имя истины, не можешь даже в своей жизни осуществить истину, как бы тебе хотелось, но можешь, не заботясь о том, что делается в мире (это делает Бог), не заботясь и о том, насколько ты представляешься последовательным людям, можешь, по мере своих сил, перед Богом осуществлять истину, то есть исполнять Его волю... Ступени эти, мне кажется, проходит каждый человек, возрождаясь к жизни» (73,345).

Документ этот, во-первых, указывает, что путь духовного освобождения идет по ступеням разочарования, каждая из которых имеет свой уровень самосознания и свой отрицательный духовный опыт. Во-вторых, в письме Шопову найден надежный показатель духовного возраста человека — его взгляд на возможность торжества правды, истины и добра или, что то же самое, взгляд его на природу и силу зла.

Только в первое время после духовного рождения зло кажется прозелиту маломощным и лежащим на поверхности, и только в это время духовного младенчества и детства можно всерьез надеяться на скорое торжество истины во внешнем мире. Ступень «восторга познания истины» и надежды скорого осуществления ее можно в соответствии с основным устремлением Толстого того времени назвать ступенью или периодом Царства Божьего на земле, когда человек желает камни сделать хлебами и опытом убеждается, что не для блага человечества живет человек, а для исполнения Замысла и Воли Бога.

Этот период, начавшийся в 1978 году, длился у Толстого шесть—семь лет, примерно до 1884 года. В эти годы им и написано все то, что и поныне люди читают как учение Толстого: его «Исповедь», критика Богословия, перевод Евангелий и краткое их изложение (то, что называли «Толстовское Евангелие»), трактаты «Так что же нам делать», «В чем моя вера», в главе XII которого дан «символ веры» его учения того времени. «Я верую, что благо мое возможно на земле только тогда, когда все люди будут исполнять учение Христа, — пишет он в этом своем символе веры, — ... что исполнение этого учения возможно, легко и радостно».

Во все эти «детские» свои годы Толстой склонен был искать корни зла в обществе, не в устройстве его, конечно, а в характере межлюдских связей. Смысл же жизни каждого человека Толстой видел в установлении Царства добра и правды на земле, для чего необходимо, чтобы все исполняли учение, то есть все, хотя бы в сознании, прошли барьер духовного рождения. Вера в это всеобщее «воскрешение из мертвых» базировалась на том же представлении, на котором базировались многие учения того века, — что логовище зла не над человеком и не в нем, а между людьми. В 1884 году Толстой пережил второй духовный перелом, в результате которого корень зла разместился в человеке.

Характер воззрений человека на жизнь меняется в зависимости от его взглядов на природу зла, и как только взгляд Толстого на зло изменился, переместился и центр тяжести его учения. Все сказанное не надо понимать так, что Толстой позднее считал стремление человека к Царству Божию на земле непременно ложной целью; в зрелом учении Толстого идея установления Царства Божия на земле нашла подобающее ей место и значение.

Следующий период стадии духовного освобождения — период надежды на возможность полного осуществления Истины (Правды Божьей) в своей личной жизни. Этот «юношеский» период можно назвать периодом Царства Божия в себе.

В этом периоде Толстой видел корень -зла уже не в межлюдских связях, не между, а в человеке, в том что он, в отличие от духовной, назвал «животной личностью» человека. Чтобы осуществить Царство Божье в себе, человеку нужно не уничтожить, конечно, а отречься от своей «животной личности» ради духовной своей сущности. Центральная идея этих лет — идея посланничества, по которой человек есть и должен стать посланником в мир от Бога для воздействия на мир путем духовного самовоплощения, явления миру заложенного в нем метафизического начала Разумения и Любви. Основное произведение этого времени — трактат «О жизни». Разумеется, ни идея посланничества, ни многие другие мысли «О жизни» никогда не были прямо отвергнуты Толстым, изменился только их вес в его жизнесознании.

Вот еще одна мудрость жизни, которой можно научиться у Толстого: нельзя и незачем в Слове вычеркивать слога, а паче добавлять новые, — это дело Бога; человеческое же дело — пытаться верно выставить ударение Слова, то есть услышать его.

Второй период кончился тогда, когда ясна стала невозможность осуществления Царства Божия в одном себе. Зло в человеке оказалось присущим человеку и потому необоримым. Но если зло необоримо, то, значит, оно должно быть, нужно и важно. И если осуществление истины в личной жизни невозможно, то значит не в осуществлении совершенства человеком воля Бога, а в самом процессе совершенствования, в бесконечном росте. Зло потому и необоримо, что оно необходимо для бесконечной работы, которую только и требует Бог от человека. Так, в идее роста, произошло «примирение истины с мирской жизнью», но не в смысле компромисса, сделки с совестью, а в смысле уяснения положительного значения мирской, земной стихии жизни на Пути ее. Оказалось, что зло в Слове не имеет ударения, безударно само по себе — что его нет. Так на духовном пути жизни Толстого произошел третий перелом, выведший его в итоге на свободный путь жизни.

На стадии духовного освобождения нельзя избежать компромиссов, не избежал их и Толстой. По драме «И свет во тьме светит» первый из них — передача семье имения, доверенность на владение которым была выдана Софье Андреевне еще в 1883 году. Не обошлось без компромиссов и в последующие годы, но пятой ступени разочарования, ступени компромисса как таковой в жизни самого Толстого все же никогда не было. Ровно так же не было у него как такового и периода отчаяния, хотя на него, как на всякого человека, не раз находили сомнения в тех или иных положениях учения или даже истинности самого учения. Толстой, бывало, становился глух глухотой спящего, но никогда, по крайней мере, надолго, не лишался слуха. Когда в начале 90-х годов все толстовское движение переживало острый кризис, кстати, вполне соответствующий шестому пункту письма к Шопову, то это не оказало на самого Толстого никакого ослабляющего действия. В марте 1891 года он пишет И. И. Файнсрману:

«Письмо ваше очень поразило меня тем. что вы пишете а конце о том шатании беспрестанном, которое происходит между нашими друзьями. Вы пишете: «считаю это наказанием Божьим и верю, что оно кончится к радости и возвышению духа». Меня поразило это, потому что в этот самый день я писал Шопову, что мне кажется, что в нашей жизни — нашей я разумею люден, идущих по одному пути, — наступило тяжелое время, требующее напряженности, твердости и лишенное той прежней радости-восторга, даже просветления: наступило врем я разочарований в попытках полного и быстрого осуществления, время отпадения, равнодушия и презрения и даже гонений (которые, напротив, ободряют). Я чувствую эту перемену и, к радости своей, вижу что это положение вещей не только не колеблет того жизнепонимания, которое стило моим, но напротив, очищает его от наносного, чуждого ему и утверждает меня в нем» (65,273).

К этому надо добавить, что под «жизнепониманием, которое стало моим» Толстой разумеет здесь именно жизнепонимание, в центре которого стоит идея роста. Это-то новое жизнепонимание, отчасти изложенное в книге «Царство Божие внутри вас», и помогло Толстому избежать ступени «отчаяния».

Впрочем, «отчаяние» — то есть по смыслу шестой ступени, Богоотступничество — происходит, несомненно, благодаря падению духовного сознания; падение духовного сознания в той или иной степени неизбежно влечет за собой ослабление души человека. Это падение духовного сознания, этот период ослабления души в некотором смысле можно тоже считать «ступенью отчаяния». Правда, ступень отчаяния связана, видимо, не столько с процессом разочарования в осуществлении истины (подобное неосуществление — само истина), сколько с уклонениями на Пути жизни. И хотя периода отчаяния в жизни Толстого 80-х годов и не было, но был — и весьма длительный — период падения духовной энергии.

Что вызвало это ослабление? Выбравшись вновь на дорогу, Толстой сам четко поставил себе диагноз: слава людская. «... Не заботясь о том, что делается в мире (это делает Бог), не заботясь и о том, насколько ты представляешься последовательным людям... по мере своих сил, перед Богом осуществлять истину, то есть исполнять Его волю», — пишет Толстой.

Чтобы поддаться на искушение славы людской, совсем не нужно гореть в прельщении гордыни, нужно только вознегодовать на врагов истины (что так понятно), пожелать наибольшего распространения истины среди людей (чего не желать нельзя) и начать активно пропагандировать ее (что при известном темпераменте тоже нельзя не сделать). Успешная же пропаганда глубоких истин по свойству толпы невозможна, возможна только в растворе суеверий и заблуждений, в подаваемом на потребление уже в подкрашенном вульгаризацией виде. При этом совсем не требуется отменять или фальсифицировать истину, можно все сделать вполне невинно — достаточно или сдвинуть ударения в ней, или приложить ее к той сфере, для которой она не предназначена и где она уже не та истина.

Сети неприметны и соблазн велик. Не попасть в них нельзя. И Толстой, как и многие другие проповедники до него, незаметно для себя подпал под это искушение, которое именно у него было особенно сильно. Общепризнанный первый литератор века, он, обладая огромной гипнотической силой своего слова, знал, что не только любое крохотное его художественное произведение, но и каждая его фраза всеми путями дойдет до цели и возымеет действие.

По миру уже давно ходили дети его первого искушения периода Царства Божьего в себе, создавшие общины толстовцев, на его глазах плодились (и, бывало, гибли) дети второго его искушения, искушения Царства Божьего в себе, все именно от него ждали ясного выражения истины, непременно простой, радостной и доступной многим. С мощью искушения славой людской для Толстого ничто не могло сравниться. Какая же сила вынесла его из пропасти этого искушения?

Сила эта — все та же сила духовного роста, который был для самого Толстого не столько идеей или вероучением, сколько неистребимой душевной потребностью. Но если Лев Николаевич не пошел по пути искушения славой, отказавшись от создания новой веры (учения-веры), не зашел в тупик жизни, то это не значит, что он вполне поборол это искушение; он даже убедился, что вплоть до состояния полного воплощения искушение славой людской непреодолимо. Побороть это искушение — задача или работа не столько стадии освобождения, сколько свободного пути жизни.

На путях жизни нет этапа, на котором мир не вынуждал бы человека сойти с Пути, здесь ли, там ли, момент падения предрешен; но это не зло и не беда еще — все дело в том, чтобы вновь выбраться на дорогу жизни. Духовными учениями всегда был и будет полон мир, но из них наиболее ценны и нужны те, которые в своем развитии уже прошли, перешли главные искушения духовной поры жизни и тем самым способны вынести людей на прямую дорогу к духовной зрелости. Таково учение и Л. Толстого, но не то, которое мы знаем по «Толстовскому Евангелию» или «В чем моя вера» — это труды его первого искушения, и не то учение посланничества, на которое нападал Соловьев в «Трех разговорах», — идея периода его второго искушения, а то, которое началось с «Царства Божия внутри вас» (полное название: «Царство Божие внутри вас, или христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание»), развивалось пятнадцать лет и прервалось лишь с его смертью.

В проповеди Толстого, как и любого другого учителя духовной религии, есть две темы; одна из них — проповедь рождения духом, «возрождения к жизни» и другая — проповедь духовного освобождения, свободы духом и нового свободного пути жизни, которая по ряду причин была Толстому особенно важна. Естественно, что первый тип проповеди должен быть обращен к людям, находящимся на естественном пути жизни, второй же тип — к людям, прошедшим духовное рождение.

К сожалению, Толстой поначалу вовсе не делал такого различия и учил всех.